Николай, мои прабабушка (Евгения Карпович) и прадедушка (Анатолий Войнах) жили в Кайшовке, а потом переехали в Застодолье. Если вы о них что-нибудь знаете, напишите пожалуйста мне на viki.com@list.ru. Спасибо!
Книгу можно купить в Минске в магазине "Академкнига" на проспекте Независимости и в магазине музейного комплекса "Мирский замок". Юлия, напишите о себе, о своих деде и бабке, я их наверное знаю. Книга будет переиздаваться в обновленной редакции. Любая информация о людях Кайшовки или соседних деревень мне интересна.Или позвоните: Велком 6279545. Н. Гладккий.
Добрый день! Очень бы хотелось приобрести вашу книгу "Кайшовка. Пять столетий истории" Мои бабушка и дедушка , и отец родились в Кайшовке. Она еще есть в книжных магазинах? адказаць
Добрый день! Очень бы хотелось приобрести вашу книгу "Кайшовка. Пять столетий истории" Мои бабушка и дедушка , и отец родились в Кайшовке. Она еще есть в книжных магазинах? адказаць
Ответ на этот и другие вопросы о Сервечи и Владельцах имения Сервечь Вы найдете в "Краязнаучай газеце" за 2013 г. и моей книге "Кайшовка. Пять столетий истории", которую можете приобрести в магазине "Академкнига" в Минске и в магазине музея "Замковый комплекс "Мир". pБыло бы интересно с Вами переговорить. Николай Гладкий.
Скажите пожалуйста, а остались ли наследники фольварка деревни Сервеч? адказаць
СЭРВАЦКІ СЛЕД Ў РАСІЙСКАЙ ГІСТОРЫІ
Хто не захапляўся чытаннем раманаў вядомага польскага пісьменніка Генрыка Сянкевіча. Нагадаем, што ў рамане “Агнём і мячом” выведзен вобраз шляхціча-ваяра Баляслава Маскевіча – “вучонага мужа”, дзяржаўнага дзеяча, пісьменніка-мемуарыста.
Але апавяданне пойдзе больш за усё пра яго бацьку Самуэля Маскевіча, што паходзіу з вёскі Сэрвач Наваградскага павета. Тут былі пахаваны яго бацькі і родныя, тут ён жыў, працаваў, напісаў мемуары, напрыканцы жыцця пабудаваў Сэрвацкую уніяцкую царкву.
Перш за усё пра эпоху, ў якой жыў Самуэль Маскевіч.
Польшча ў канцы XVI стагоддзя і ў пачатку XVII кіпела ваяўнічай трывогаю. Бясконцыя сялянскія бунты або шляхецкія супраць караля і сейма, войны са шведамі, татарамі, туркамі, казакамі не давалі ёй і каплі адпачынку, і няўсмірымая шляхта не апускала мяча. І калі ў Маскоўскай дзяржаве адін за другім сталі з‘яўляцца Самазванцы, паны кінуліся ў Расію за славаю, за дабычаю, спачатку за Грышкай Атрэп‘явым, потым за Тушынскім злодзяем, пад сцягамі Жалкеўскага, Струся, Ражынскага, Лісоўскага, Сапегі і другіх прадвадзіцеляў, якімі так славіуся час Сігізмунда III.
Вось як пісаў аб гэтым часе пачатак свайго ваеннага жыцця Самуэль Маскевіч.
«В 1602 году явился в Брагине, у князя Адама Вишневецкого, Дмитрий, сын царя Московского Иоанна Мучителя. Удивительным образом избегнув тиранских рук властолюбивого Бориса Годунова, он скитался 13 лет, никому не объявляя о себе, пока не нашел удобного времени. В том же году, Дмитрий был в Кракове у короля с князем Константином Вишневецким. Воевода сендомирский Мнишек, взяв его на свое попечение, обещал ему дочь свою Марину в супружество, и в последствии, не на радость себе, сдержал свое слово.
В 1603 году, царевич отправился к Москве с воеводою сендомирским, имея весьма малочисленное войско: одну роту всадников, в числе 700 человек, Москвитяне, предводимые князем Мстиславским, встретились с этим отрядом при Новегороде, и хотя надеялись на свои силы, которые простирались до 60.000 человек, однако ж наши, при помощи Божией, выиграли битву, и самого Мстиславского взяли было в плен; но его отбили. В сражении нашим помогали казаки запорожские, в числе 2000; в следующий день пришло их 10.000, но уже поздно. Борис Годунов царь Московский с отчаяния отравил себя, жену и сына...
... В то же время (1606 год) пан Мнишек, воевода сендомирский, повез свою дочь Марину в Москву, для соединения браком с царем Дмитрием. Он недолго тешился этим союзом.
В Плоскирове мы получили из Москвы печальную весть, что там был бунт; москвитяне убили царя, а из наших одни также побиты, другие же взяты в плен и разосланы в разные крепости. Государыня царица (Марина – Н. Г.) равным образом осталась в неволе со всеми благородными польками: над каждою из них москвитяне порядочно подшутили. Утешительно было слышать родителям об участи своих дочек! Дай Бог, чтобы русские сами испытали такую же радость! Он отмстил им в последствии...
... 1607 год. Вместо убитого царя московского Дмитрия, явился другой Дмитрий и распустил молву, что он тот самый царь московский, которого москвитяне, призвав в столицу и короновав, хотели убить; но что он с помощью Божьею спасся от смерти. Так он говорил, в надежде славою первого венчанного Дмитрия привлечь к себе войско и обмануть самую Москву, и хотя был Самозванец, однако ж при содействии наших едва не достиг своей цели: все государство Московское ему покорилось, кроме трех только городов, Москвы, Новогорода и Смоленска. Царицу также взял к себе, как жену; только сочетался браком с нею тайно. Этого Димитрия воскресил Меховецкий, который, зная все дела и обыкновения первого Дмитрия, заставлял второго плясать по своей дудке...
... 1609 г. Января 11 был сейм в Варшаве. На этом сейме король, по совету некоторых сенаторов, предлагал воевать с Москвою, говоря: стоит только обнажить саблю, чтобы кончить войну. Сейм не изъявил согласия. Король же, не покидая своих замыслов, набрал войско квартное, и, умножив число ротмистров, велел ему идти к Москве...
... Я был в хоругви князя Порицкого и вышел из Ковля чрез неделю после праздника, побывав прежде дома и при отряде оставив брата моего Гавриила, которого отозвал от пана Остророга, каштеляна Бельзского. В Ятре я виделся с другим моим братом Яном и второю женою его, а в Сервече с моею матерью. Между тем брату Гавриилу дано несколько коней и велено идти на службу...”.
Спакушаны і агульным прыкладам, і прыроджанай адвагаю, Маскевіч пакінуу ў Сэрвачы маці, маёнткі і пайшоў да Смаленску ў войску Сігізмунда, па парадку таго часу на асабістых конях, з невялікім атрадам чэлядзі. Пад Смаленскам Самуэль прастаяў 8 месяцаў; не адзін раз хадзіу на штурм, здзіуляўся гераізму маскоўскага ваеначальніка Шэіна, храбрасці рускіх. Але не дачакаўся канца аблогі: харугва князя Парыцкага, ў якой ён быў паручыкам, прыстала да атрада палявога гетмана кароннага Станіслава Жалкеўскага, накіраваную каралём адбіць рускіх. Ў гэты самы час рускія войскі з нямецкімі наёмнікамі спяшаліся на дапамогу Смаленску.
Жалкеўскі з 3-тысячным войскам з чатырмя пушкамі узнамерыўся разагнаць 60 тысяч маскавітаў, захапіць Маскву, скінуць Шуйскага і пасадзіць на маскоўскі трон Уладзіслава, сына Сігізмунда. Смелы гетман напаў на лагер рускіх пад Клушыным: бой быў жорсткі, рускія стаялі насмерць, палякі біліся адчайна, кожная рота іх па 10-12 раз хадзіла ў атакі, немцы здрадзілі рускім і іх войска кінулася уцякаць ў бок Масквы. Жалкеўскі ішоў следам, а ў гэты час Шуйскі быў звергнуты, гетман заключыў пагадненне з баярамі і пасадзіу на на царскі трон каралевіча Уладзіслава, якому неўзабаве прысягнула уся Расія.
У гэтых падзеях Самуэль Маскевіч прымаў актыўны удзел: у Клушынскай бітве ён змагаўся да апошніх сіл, увесь дзень гнаў уцякаючых расійцаў, вёу перамовы з немцамі і пад Масквою пасля заключэння міру, праводзій прысягу баяр і народ да прысягі Уладзіславу.
Калі Жалкеўскі вярнууся да Сігізмунда, Маскевіч застаўся ў Маскве, ужо падпарадкаванай палякам пад галоўным кіраўніцтвам Гансеўскага. Тут ён пазнаёміуся са знатнымі масквічамі, часта піраваў ў іх на вяселлях, на сяброўскіх вечарынках, аглядаў сталіцу, бачыў яе достапрымечательности, цікавіуся бытам і нравамі маскоўскага люду.
Запіскі Маскевіча аб гэтых падзеях красамоўна і з гістарычнай праўдай данеслі нам яскравую карціну смутнага маскоўскага часу.
“...Гетман (Жолкевский – Н. Г.), напомнив каждому о славе бессмертной, приказал двинуться на врагов; между тем священники, разъезжая по полкам, благословляли воинов.
В многократных схватках с неприятелем мы истратили военные снаряды и ослабели в силах, кони изнемогали, а воины, сражаясь непрестанно, от рассвета летнего дня до обеда, наверное, пять часов, потеряли и бодрость, и охоту в усилиях свыше природы человеческой.
У нас во всем был недостаток, а у врагов увеличивалась и сила и бодрость. Невзирая на то, наши по обычаю бросаются с хоругвью на передовые ряды их, с криком: к бою, к бою, но тщетно, нет ни сил, ни снарядов, не видно даже ни ротмистров, ни полковников. Вступаем, однако, в битву и мешаемся, как в омуте. Неприятель, уже заметив нашу слабость, приказывает двум конным отрядам, стоявшим в готовности, ударить в нас. Но это самое помогло нам, и мы, по милости Всевышнего, одержали победу: наскочив на нас, неготовых к бою, они дали залп, и когда по обыкновению стали поворачивать назад, чтобы зарядить ружья, а другие приближались на их место с залпом, мы, не дав всем выстрелить, бросились на них с одними палашами в руках, так, что первый ряд не успел зарядить ружей, а второй выстрелить; оба отряда обратили тыл, опрокинулись на все войско московское, стоявшее в готовности у ворот лагеря (под Клушино – Н. Г.), смешали его и расстроили. Мы гнались за ними целую милю и более. Таким образом, по благости Всевышнего, из побежденных мы стали победителями.
Пан гетман выслал к Понтусу Делагарди (предводитель немецких наемников в армии Дмитрия Шуйского - Н.Г.) племянника своего пана Жолкевского коронного обозного и пана Борковского Большого, разумевших разные иностранные языки, с тем, чтобы они напомнили ему неоднократную присягу никогда не воевать с королем Польским, и чтобы уверили его в забвении прошедшего и в милости королевской, если он покорится его величеству. Понтус согласился на предложение, с тем условием, чтобы всякому, кто пожелает, вольно было возвратиться домой; вслед за тем дал знать Дмитрию Шуйскому, гетману Московскому, что нет более средств удерживать войско в повиновении, и чтобы Шуйский принял меры к своей безопасности. Лишь только услышал это Московский воевода, тотчас сел на коня и бросился из лагеря к Москве в острог; вместе с ним поскакал кто мог, а пехота рассыпалась по ближайшим лесам. Стража наша крикнула: враги бегут; мы пустились в погоню и гнали их мили две или три, побив более во время преследования, нежели на месте.
На другой день пан гетман, сопровождаемый тысячным отрядом конного рыцарства, приехал к острогу в Клушино: москвитяне выходили из него полками и все до самого последнего присягали в верности. Для принятия присяги, пан гетман назначили Руцкого, Бобовского, Добромирского и меня четвертого.
Не мешкая долго в сем месте, мы двинулись к столице: все присягнувшие москвитяне и немцы были с нами. Но едва мы отошли несколько миль, как прибежали из Москвы к пану гетману русские с известием, что там царя Василия Шуйского постригли в монахи, родных же братьев его Дмитрия и Ивана содержат под стражею, а нас ожидают с нетерпением, желая возвести на царство королевича Владислава.
12 июля 1610 года мы пришли под Можайск. Тут мы пробыли целую неделю; между тем ежедневно являлись из столицы москвитяне со свежими вестями, что там нас ждут нетерпеливо. Гетман, однако, подвигаясь медленно, не прежде 22 июля прибыл к столице, и в одной миле от нее расположился лагерем.
Между тем, Самозванец (Лжедмитрий Второй, Тушинский вор – Н. Г.), бывший в Калуге, узнав о нашей победе и о пострижении Шуйского, поспешил также к Москве, и, став лагерем с другой стороны, в одной миле от столицы, под Тушино, вместе с Яном Сапегою, старостою усвятским, произвел между русскими несогласие: чернь желала возвести его на престол, а бояре хотели королевича.
После продолжительных споров в столице, чернь должна была, наконец, уступить боярам: москвитяне согласились признать королевича Владислава царем на известных условиях, из коих главнейшие были следующие: 1) Русская вера остается неприкосновенною и ни в чем неизменною. 2) Королевич должен немедленно принять ее; другие же вероисповедания не дозволит вводить в Poccию. Касательно этого условия пан гетман объявил, что государь молодой, ко всему склонный примет Русскую Веру, когда Господь Бог внушит ему мысль, а Москвитяне докажут ему свою преданность, любовь и искренность. С таким мнением Русские согласились.
В Москве же приводили к присяге бояр и народ русский сановники, избранные боярами, и жолнеры, назначенные паном гетманом. Это продолжалось целые семь недель ежедневно, кроме воскресенья и больших праздников; в иной день присягало по 8, 10 и 12.000 человек; в одной столице более 300.000 признали себя подданными королевича; в города же и области Русского государства разосланы были для того бояре. Таким образом, в три месяца вся Московская земля присягнула королевичу, исключая Смоленска и тех городов, которые Понтус держал в осаде и в последствии овладел ими, а именно: Новогорода, Пскова и других, им прилежащих.
Зима уже приближалась, по замирении с русскими, надобно было расположить войско на зимние квартиры. Пану гетману казалось неудобным оставить нас в столице, из опасения, чтобы своевольство наших не раздражило москвитян, (в чем и не обманулся); но как многие считали это необходимыми для обуздания москвитян, то пан гетман согласился оставить нас в Москве, заняв сверх того польскими войсками Можайск и Борисов.
Заключив с русскими мир и утвердив его присягою, пан гетман 29 августа пригласил к себе в лагерь всех знатнейших бояр на обед и угостил их как можно лучше; каждого одарил конями, сбруею, палашами, саблями, бокалами, чашами, рукомойниками; он роздал не только свои собственные вещи, но брал их и у ротмистров и у товарищей, не отпустив самого последнего Москвича с пустыми руками. Этот пир стоил ему дорого.
2 сентября москвитяне со своей стороны пригласили на обед пана гетмана в столицу: угощал его князь Мстиславский, как первый вельможа, знатнейший из бояр. Был и я на этом обеде с паном гетманом.
Чернь между тем волновалась, невзирая на присягу, и вступила с боярами в распрю, требуя перемены государя. 14 октября, с согласия бояр, назначены войску города для кормления, в расстоянии ста миль и более от столицы; на мою роту достались два города: Суздаль и Кострома, в 70 милях от Москвы. Мы немедленно послали туда товарищей с пахоликами, для собрания съестных припасов...
Бывший царь, Шуйский, находившийся под стражею в одном монастыре в столице, отвезен с обоими братьями к Троице. К королю отправлены послами от Московского государства Василий Голицын, Сукин и бывший патриарх Филарет. Пан гетман также уехал к королю, поручив войско Александру Гонсевскому. Он взял с собою трех Шуйских, царя и двух братьев его, и отдал их королю под Смоленском, как пленников.
Московитяне уже в начале октября начали приискивать все способы, как бы выжить нас из столицы. Для лучшего в замысле успеха и для скорейшего вооружения русских, патриарх Московский тайно разослал по всем городам грамоты, которыми, разрешая народ от присяги королевичу, тщательно убеждал соединенными силами как можно скорее спешить к Москве, не жалея ни жизни, ни имуществ, для защиты Христианской веры и для одоления неприятеля. “Враги уже почти в руках наших”, - писал патриарх; - когда же ссадим их с шеи и освободим государство от ига; тогда кровь христианская престанет литься, и мы, свободно избрав себе царя от рода Русского, с уверенностью в ненарушимости веры православной, служащей оплотом нашему государству, не примем царя Латинского, коего навязывают нам силою и который влечет за собою гибель нашей стране и народу, разорение храмам и пагубу вере христианской”.
1611 год. К Рождеству Христову бывает в Москве великое стечение народа, а к Крещенью еще более: со всего государства съезжаются бояре для торжественного обряда, совершаемого самим патриархом на реке Mocкве. Пользуясь этим съездом, москвитяне замышляли против нас измену; наши остереглись и уже не отрядами, а целым войском держали стражу, готовясь к отпору, как бы в военное время; от Рождества до самого Крещенья, доколе не разъехались Москвитяне, мы не расседлывали коней ни днем, ни ночью. Bсе мы утомлялись частыми тревогами, которые бывали по 4 и по 5 раз в день, и непрестанною обязанностью стоять по очереди в зимнее время на страже: караўлы надлежало увеличить, войско же было малочисленно. Впрочем, товарищество сносило труды безропотно: дело шло не о ремне, а о целой шкуре.
Предосторожности наши были, однако, напрасны: мятеж разразился громом, и немногие могли предугадать его; впрочем, Головин предупреждал меня в других неблагоприятных случаях, и тем оказал нам большую услугу...». «…Накануне мятежа, т. е. в великий понедельник, брат мой Даниил, стоявший в Можайске с ротою Калиновского, старосты брацлавского, в полку Струсевом, прислал мне овощей, всяких съестных припасов и корма для лошадей на 24 подводах.
Когда мы вступили на ночь в Кремль, как сказано выше, я не знал, куда мне деваться, о квартире нечего было и спрашивать, впрочем, домов там много, и я мог бы выбрать квартиру удобную, где избежал бы той беды, которая в последствии меня постигла, но уже видно так судьба хотела. Я расположился с товарищем моим паном Грабанием в Разряде, где прежде производился суд; мы сами должны были построить конюшни, только начали в недобрый час; при том же домик не был обнесен забором. Мы увидели свою неосторожность, да уже поздно, когда все прочие домы были заняты: обозные лошади мои или подохли, или были украдены; остались одни строевые. Таким образом, хотя столица изобиловала съестными припасами, но их не на чем было привозить, и мне пришлось томиться голодом. В последствии я должен был принять на ту же квартиру и брата своего Даниила. Наши старшие были нерешительны, в распоряжениях же недальновидны: велели заготовить съестных припасов только на месяц; а мы прожили в Москве полтора года”…
Жыхары Масквы, абмануушыяся ў сваіх надзеях, вырашылі выгнаць іншаземцаў і па закліку патрыярха Гермагена, аднадушна пашлі на палякаў. Маскевіч паспеў закрыцца ў Крамлі разам з атрадам Гансеўскага, паліу і рушыў сталіцу, змагаўся з Ляпуновым і Трубецкім, неаднаразова выходзіу на разведку з Хадкеічам. Калі Самуэль зразумеў, што палякам не утрымаць за сабою Расію, вярнууся на бацькаўшчыну перад паўстаннем Мініна і Пажарскага. У Польшчы ён прыстаў да канфедэратаў, патрабаваў ад караля платы за маскоўскі паход і узброены браў даходы з каралеўскіх маёнткаў. Палучыўшы усё чаго хацеў, закончыў сваю бяспечную дзейнасць ў званні палкоўніка. Маскевіч быў знаёмы з галоўнымі дзеючамі асобамі польскай кампаніі 1602-1612 гадоў: Ілжэдзмітрыем Першым і Другім, з Марынай Мнішак і яе бацькам, каралеўскімі асобамі, ваеначальнікамі Расіі і Польшчы. Нацыянальным героем Расіі стаў кастрамскі селянін Іван Сусанін, які цаной свайго жыцця загубіу польскі атрад. Магчыма, аб гэтым ў сваім “Дзённіку” апісвае Маскевіч: «Тут, в деревне Вишенце, мы поймали старого крестьянина и взяли его проводником, чтобы не заблудиться и не набресть на Волок, где стоял сильный неприятель. Он вел нас в одной миле от Волока, ночью же нарочно повернул к тому месту. Уже мы были от него в одной только версте. К счастью попался нам Руцкий, который в то время проводив товарищей, вышедших из столицы к пану гетману, возвращался под самыми стенами Волока на свои квартиры в Рузу, где стоял с казацкою ротою. От него узнали мы, что сами идем в руки неприятелю, и поспешили воротиться. Проводнику отсекли голову, но страха нашего никто не возвратит».
А цяпер - што нам вядома пра свайго славутага земляка.
Самуэль Маскевіч герба “Адравонж” нарадзіуся каля 1580 года ў весцы Сэрвач Навагрудскага павета і ваяводства (цяпер Карэліцкі раён Гродзенскай вобласці), паходзіу з заможнай сям‘і, якая асела на Наваградчыне, з усходняй (рускай) часткі ВКЛ. Яго бацька Ян Сямёнавіч Маскевіч (памёр у 1595 г.), уладальнік часткі Сэрвачы і Ятры (цяпер Валеўскі сельсавет Карэліцкага раёна), служыў ў каштэляна трокскага, кальвініста Астафія Валовіча. Па прыкладу Валовіча сам стаў прыхільнікам кальвіністаў і такімі выхоўваў сваіх дзяцей – чатырох сыноў: старэйшага Яна, падсудка пінскага, Даніэля, Габрыэля і Самуэля.
Закончыўшы школьную навуку ў 1601 годзе, Самуэль служыць ў Ліфляндыі ў харугве Габрыэля Войны, падканцляра літоўскага, становіцца да прыхільнікаў Дзмітрыя Самазванца на маскоўскі царскі трон, вяртаецца да службы ў каралеўскай харугві Януша Паруцкага, дзе служыў яго брат Габрыэль. Пасля вяртання з маскоўскага паходу некалькі год знаходзіуся ў Польшчы, дабіваўся выканання грашовых умоў ў караля за удел ў гэтым паходзе.
У красавіку 1614 года вярнууся ў Сэрвач, дзе разам з братам Янам, падсудкам пінскім, і другім братам Габрыэлем правялі падзел уласнасці. Як гэта праходзіла напісана ў яго “Дзённіку”: “Мы отправились в Литву и 23 мая прибыли в Нивняцы, а пан Немирый к Бугу. 25 мая мы остановились в Росоме у пана Дембинского. 31 мая приехали в Слоним. Дорогою канцлер прибил мою челядь. Чтоб его самого тем же отпотчевал палач у позорного столба! 2 июня из Слонима в Полонки. 3 июня у пана Рафаеля Роса с паном Униховским. 4 июня в Ятры; не застал никого. 5 июня в Сервечь. Там нашел матушку, по милости Божией, в добром здоровье. 14 июня приехал из Великой Польши брат мой пан Гавриил. Другой брат пан подсудок был уже в Сервече с женою. Тут мы привели в известность долги покойного брата, пана Даниила; жалованье его было у меня. Я все расчел: взял прежде себе 120 злотых, занятых им под Смоленском; часть отдал матушке, остальное пану подсудку. Мы согласились построить в Сервече каменную часовню над телом покойного отца и брата, общими издержками. Пан подсудок дал на то 50 злотых, вручив их пану Гавриилу, который обещал приложить своих 50 злотых и наблюдать за строением. Я назначил также 30 злотых.
Мы старались погасить все долги, бывшие на имении нашем, общими силами. Но мне пришлось платить более всех: я дал пану подсудку за Ятры 300 коп; да пану Лопатецкому шурину 600 коп. Тогда же мы приступили к разделу отцовского имения. Брать пан подсудок брал, что хотел, с упорством отвергая советы друзей и убеждения самой матери, по пословице: Sic volo, sic jubeo (так хочу, так приказываю). Он взял по суду у пана Качановского наше родовое имение в Пинском повете, и не отдал в раздел; между тем требовал и принудил вписать его на свою часть в формальную запись. Сверх того, ни слушая ни расчетов, ни слез матери, ни советов друзей, сам себе отделил две родовые отчины, Жабчицы в Пинском повете и Ятры в Новогрудском; причем не соблюл даже обыкновенного порядка, по коему старший делит, а младший выбирает. Мы, младшие, видя такую обиду себе, не хотели согласиться; наше несогласие весьма огорчало матушку и расстроило слабое ее здоровье. Только в утешение ей, (Богу то известно), я убедил пана Гавриила уступить до времени; мы дали запись и разобрали свои участки. Пану подсудку достались: Жабчицы в Пинском повете, Ятры в Новогрудском с пожизненным правом матери, и общее наше поместье, отобранное у Качановского из трех деревень: Проташевичей, Тупчиц, и Чернав. Мне, Самуилу, Сервечь с Скоровым; пану Гавриилу, младшему: Узловиц в Слонимском повете и Тупалы фольварок от Сервеча в Новогрудском. Сей раздел засвидетельствован в записи 5 октября 1614 года.
Брат мой пан Даниил, которому здоровье так хорошо служило в Москве, едва переступил за границу, вдруг заболел; больной приехал в Сервечь к матушке, больной возвратился к войску, и уже не встал: он умер в сентябре месяце (1612 г. – Н. Г.) в Черном острове, местечке князя Константина Вишневецкого, в Подолии. Смерть его приписываю перемене воздуха: к московскому климату он привык и наслаждался цветущим здоровьем. Могло быть также, что он расстроил свое здоровье горелкою”.
1615 годзе Самуэль Маскевіч паступіу на службу да Яна Альберта Радзівіла, а затым да яго сына Мікалая Крыстафа Радзівіла “Сіроткі”.
Ў 1621 г. стаў на вайсковы улік ў Навагрудку. Пад уплывам цесця Паўла Пясецкага, родзіча Сапегаў, адышоў ад Радзівілаў, і з дапамогаю Сапегаў стаў вайсковым наваградскім, пісарам гродскім. Жаніуся на Пясецкай, незнатнага роду, ў 1621 годзе. Дзеці: сын Багуслаў Казімір і дачка Тэрэза, замужам за Дамінікам Чыжом, скарбнікам віленскім, пасля смерці другога мужа Пратасевіча, ў 1643 годзе стала жонкай Яна Крыстафа Ашчэклінскага (памёр ў 1647 г.), а затым – за Альбрэхтам Багуславам Мержэеўскім, падчашым лідскім. Вядома таксама, што яго дачка Анна была замужам за Мікалаем Незабытоўскім, уладальнікам маёнтка Ятра, жыццевыя шляхі з якім ў Маскевічаў сутыкаліся не адзін раз.
Ў 1625 – 1640 гг. займаўся напісаннем успамінаў пра падзеі, назіральнікам і ўдзельнікам якіх яму прышлося быць ў сваім жыцці.
Самуэль Маскевіч памёр ў 1642 годзе. Пахавны быў ў той самай капліцы, якую пабудаваў над магіламі бацькоў і брата.
Як сведчаць некаторыя архіуныя дакументы на гэтым месцы ў 1851 годзе уладальнікамі маёнтка Сэрвач Несялоўскімі была пабудавана новая капліца, што захавалася да нашага часу.
Сын яго Багуслаў Казімір (каля 1625 – 1683) адукацыю атрымаў ў Навагрудку, Служыў пры двары Багуслава Радзівіла і Іераміі Вішнявецкага, удзельнічаў ў барацьбе супраць украінскіх казакаў. Неаднаразова выбіраўся ад Наваградскага ваяводства паслом на сеймы ў Варшаве. Напісаў два “Дзённікі” на польскай мове, у якіх як сведка падзей апісаў ваенныя дзеянні Вішнявецкага, Патоцкага, Радзівіла і Каліноўскага супраць войск Багдана Хмяльніцкага на тэрыторыі Беларусі і Украіне, а таксама барацьбу гетманаў Сапегі і Чарнецкага з маскоўскім войскамі ваяводы Івана Хаванскага.
Жанаты на Кацярыне з Швыкоўскіх, харужага наваградскага (пам. пасля 1710 г.). Чацвёра сыноў памерлі ў дзяцінстве, засталіся дочкі: Крысціна, замужам - Вольска, Анна – за Лодзятам і Марыяна – за Ціхановічам, харужым раўскім. Сын Адам с 1697 па 1715 г. меў тытул стольніка браслаўскага. Яго нашчадкі паўміралі ў палове XVII веку, а Сэрвач Маскевічаў разам з арыгінальнымі памятнікамі і рукапісамі Маскевіча унаследавалі перад 1766 годам Быкоўскія, а ў іх рукапісы знайшоў Адам Нарушэвіч (1733 – 1796), польскі гісторык і паэт, дзеяч дваранскага асветніцтва, смаленскі і луцкі каталіцкі епіскап. Ў канцы XVIII ст. Маёнтак Сэрвач стаў уласнасцю старасты цырынскага Казіміра Несялоўскага, а затым, яго сына Іосіфа Несялоўскага, апошняга Наваградскага ваяводы і яго родзічаў.
Усё жыццё Багуслаў Маскевіч, акрамя службы ў Радзівілаў, грамадскай дзейнасці і ваенных паходаў, правёу ў маёнтку бацькі ў Сэрвачы як землеўладальнік.
Гісторыкі Белпрусі, Расіі, Украіны, Літвы, Польшчы удзячны Самуэлю Маскевічу за яго бясцэнны уклад ў гістарычную праўду падзей ў Маскоўскай дзяржаве ў перыяд “смутнага часу”, якія апісаў ён ў сваіх “Дзённіках”, сведкам якіх ён быў як актыўны удзельнік. З пункту гледжання гістарычнай значымасці заваёвы палякамі Масквы, знаходжання на маскоўскім троне каралевіча Уладзіслава, прысяга яму усіх слаёу насельніцтва, падзея адметная і сведчыць аб магутнасці Рэчы Паспаліай таго часу, частку якой складала Вялікае княства Літоўскае. Тое, што апісаў Самуэль Маскевіч, для тагачаснай Расіі было лёсавызначальным, вялікай пагрозай страціць самастойнасць, вярнуцца ў гады татара-мангольскай залежнасці. Не выпадкова сенняшняя Расія дзень вызвалення Масквы ў 1612 годзе ад палякаў зрабіла дзяржаўным святам.
Вось такі адметны след пакінуу наш зямляк ў гісторыі краін-суседзеў – Беларусі і Расіі.
Мікалай Гладкі, інжынер-будаўнік, краязнаўца